это "Ромов"

Это запись!

http://www.the-village.ru/village/weekend/weekend/144705-kak-zhivut-malenkie-knizhnye-magaziny

Все московские маленькие книжные магазины говорят, мол, "наша фишка - атмосфера".
На самом деле, атмосфера - это самое ужасное, что может случиться между покупателем и книгой.
"Первое свидание? Наши аниматоры помогут сделать его незабываемым!" - вот что такое атмосфера в книжном магазине.
Но маленькому книжному магазину, конечно, нужна идея. Иначе непонятно, зачем он.
У маленького (очевидно) и уже немолодого магазина "Фаланстер" я, кажется, понимаю, идею. В "Фаланстере" совсем нету книг, которые неудобно на людях в руки взять. (А которые удобно - там появляются почти обязательно.) Это очень хорошая и привлекательная идея.
Ещё в "Фаланстере" раньше была идея, что наценка не больше трети. Тоже очень привлекательная. Теперь от этой идеи, к сожалению, отказались. Но когда рядом с кассой посылки в тюрьму собирают, то и на кассу не жалко лишний рубль отдать. В магазине, к примеру, "Москва" мой лишний рубль, небось, на удовольствия пойдёт. Или, там, на инвестициии в собственную инфраструктуру. А "Фаланстере", может, и на благое какое-нибудь дело.
У довольно молодого магазина "Циолковский" я до сих пор идею не понял. "Как Фаланстер, только хуже" - впечатление приблизительно такое. Стройности ассортимента нету, наценка значительно выше (была, во всяком случае), в торговых залах слегка упорядоченный бардак.
Правда, везде натыкаешься на стопки с букинистикой; при нынешнем упадке букинистической торговли такое нельзя не ценить. Проклятый, неблагодарный, опасный для душевного и физического здоровья труд - дай Бог каждому, кто за него берётся и не бросает.
Но мне, старому человеку, как хочется старые книги покупать? Раз - ах! два - ух! три - эх! ну, это давайте, невозможно отказаться. Хочется перебирать жемчуг в ювелирном магазине, а не кучу перебирать ради жемчужного зерна. Которого там может и не оказаться, вообще говоря.
Поэтому "Циолоковский" мне не годится.
В магазине "Гиперион" идею, по-моему, целиком составляют "Вита Нова" (от отличных книг которой Б. А. Куприянов публично отказался из идейных соображений) и "Красный матрос" (отличные, но тонкие книги которого в "Фаланстере" тонут между томов иных издательств).
Идея, между прочим, достаточная, чтобы регулярно таскаться туда в горку с Новой площади.
В очень маленьком магазине "Ходасевич" я был один раз не очень недавно, и тогда идея мне показалась такой: "Я решил торговать книгами, поддержите меня!"
Идея, по-моему, не худшая, но не настолько воодушевляет, чтоб книги там покупать.
Что касается книжной сети Додо - Magic Bookroom - в этой уникальной сети женских магазинов неглупой книги чувствуешь себя со своими усами и бородою как-то неловко.
Вот там густая атмосфера, да. Туда, вроде, и ходить особенно не за чем - и страшновато.

немножко духовности по случаю

Вот, говорят, кому война, а кому мать родна.
Имея в виду не только воров-интендантов. Но и батальонных разведчиков, разных генералов армии или, к примеру, лётчиков-асов. Героев имея в виду и их подвиги.
В 42-м году на Валдайских болотах, где мой дед Семён Тимофеевич свои полгода отвоевал, места для подвигов не было.
Нет, был один подвиг. Прислали туда туркменов, немцы захватили одного живым и уговорили к своим через громкоговорители по-туркменски обратиться. Тот и обратился — «вперёд, за родину, бей фашистских гадов!»
А больше подвигов не было. В бой ходили как на работу. С редкими выходными, когда боеприпасы кончались — в болоте снабжение плохое. С места почти не двигались, да и не было такой цели. Цель была любыми средствами держать противника в непрерывном напряжении.
Вот, вспоминает один артиллерист: «Дивизии за одну-две недели теряли до 80 процентов своего состава. Хорошо известно, что зимой немцы из трупов наших солдат делали брустверы для своего переднего края, складывая их и обливая водой, так как копать, как правило, было нельзя — не давала вода, которая во многих местах была в 20–30 сантиметрах от поверхности».
«Раненые, как правило, сами добирались до ближайших медпунктов, а это полтора-два километра, — где ползком, где на попутной повозке. Санитары были заняты только тяжелыми ранеными, теми, кто не мог самостоятельно доползти. Помню мальчишку младшего лейтенанта, такого же, как и я, который с простреленной насквозь грудью, зажимая рукой рану, брел в полубессознательном состоянии на медпункт. Помочь ему я не мог, у меня была неотложная боевая работа…»
Ещё вспоминает, как жили между боями. То есть, про еду. «Иногда У-2 сбрасывал несколько мешков сухарей, которые превращались в крошево, да и доставались только тем, кто успел найти. А так как это происходило в темное время, то иногда мешки попадали к противнику. К тому же летчик всегда выбирал поляну в лесу и на нее сбрасывал свой груз. Но в этой болотистой местности поляна всегда была болотом, причем часто глубоким, с трясиной, и уже не один солдат ушел в эту трясину в попытке достать желанный мешок. Продовольствия вообще никакого не выдавали, и голод мучил основательно. Иногда удавалось набрать на болоте клюквы, грызли березовую кору. Однажды командир отделения сержант Ткачук подстрелил какую-то птицу, не то сороку, не то ворону. Сварили суп, съели его мигом. Удачей считалось, если удавалось найти убитую лошадь. Ее немедленно разделывали буквально до хвоста, все шло в пищу. Варили ее часа три или четыре. За это время с нее выходило много пены: зачастую конина была уже в годах и, конечно, жесткая. Но голод делал свое дело. Нередко весной из-под снега появлялась туша, убитая еще осенью. Она тоже шла в ход, хотя, как правило, была с душком».
Дальше артиллерист вспоминает, как поехал на собственной лошади в штаб за орденом, и там у него лошадь украли. Это было в начале 43-го, а мой дед с товарищами должен был пойти под трибунал в августе 42-го. Также за добитую и съеденную лошадь. Но был тяжело ранен, и этим спасся.
Ранение тоже такое, что для рассказа о подвиге народа никак не годится. Хотя для пулемётчика, в общем, типичное — «сквозное осколочное в области левого бедра с травматическим повреждением левого седалищного нерва».
Потом полгода лежал в горьковском эвакгоспитале, потом бабушка, похоронив младшую дочь, Нину, полуторагодовалую (везде война), привезла его домой, с медалью за боевые заслуги. Потом родили ещё одну дочь Нину, потом деду, как инвалиду, дали орден Отечественной войны, и он с этим орденом в коробочке прожил ещё, слава Богу, два десятка лет — но до пенсии не дожил, да.
Что же касается общественной морали — общественная мораль, по-моему, понятная. Много горя снесли русские люди, одна коллективизация чего стоит, а большего горя, чем война с немцами, не было на них у Господа Бога. И национальная память, изобретение романтиков, она, конечно, как бордюр, её в любые два цвета можно выкрасить. Но война, настоящая вещь, она чёрная, ничем не замажешь.

о том, что уж насколько плох для русского человека город Ленинград, а уж лучше Ленинград, чем прозябать где-нибудь в Париже.

Н. Лесков. Грабёж. С.-Петербург, 1887
...А случившийся в компании старый орловский купец говорит:
- Ах, господа, как надойдет воровской час, то и честные люди грабят.
- Ну, это вы шутите.
- Нимало. А зачем же сказано: "Со избранными избран будеши, а со строптивыми развратишися"? Я знаю случай, когда честный человек на улице другого человека ограбил.
- Быть этого не может.
- Честное слово даю - ограбил, и если хотите, могу это рассказать.
- Сделайте ваше одолжение.
Купец и рассказал нам следующую историю, имевшую место лет за пятьдесят перед этим в том же самом городе Орле, незадолго перед знаменитыми орловскими истребительными пожарами. Дело происходило при покойном орловском губернаторе князе Петре Ивановиче Трубецком.

М. Зощенко. Письма к писателю. Ленинград, 1928
( Collapse )

С. А. Капков вчера открывал памятную доску Брежневу, а И. Д. Кобзон по случаю сказал, что надо бы памятник Сталину какой-нибудь восстановить, С. А. Капков, в свою очередь, его осадил, что, мол, это уж чересчур.
(если, кстати, всё-таки решат восстанавливать, я предлагаю начать со статуи в алтаре Покровского храма Марфо-Мариинской обители (быв. дом Санпросвета). При этом храм, разумеется, Санпросвету возвращать не обязательно.)
общественность же старой Москвы разворачивает акцию "Последний адрес" - собирается устанавливать на домах мемориальные знаки в память о живших там репрессированных.
Один из поддержавших, между прочим, пишет (в фб С. Б. Пархоменко) - "Это нужно делать не только из памяти, но и чтобы противостоять начавшейся установке мемориальных досок советским деятелям и желанию чиновников и зековской братии восстановить памятники сталину дзержинскому и т.п. Многое было создано не благодаря им а вопреки, А цену, которую мы заплатили ужасно велика".
То есть, не между прочим - большинство именно так и считает.

Вот этого я не понимаю - ведь С. А. Капков и С. Б. Пархоменко ставят памятники одним и тем же людям.
Одного члена ЦК в 37-м году расстреляли как бывшего троцкиста и члена фашистской террористической организации. А другой благополучно дожил до середины 50-х и даже был избран в Президиум.
Один брат получил ВМН просто как выходец из кулацкой семьи, по случаю недобора врагов народа. А другой - двух героев соцтруда, за восстановление Днепрогэса и ленинградское метро.
Кровопийцев достаточно и там, и там, и добрых людей тоже.
И, разумеется, поминать нужно и тех, и тех. Русские же люди, как их не поминать, вы чего.

вот песня августа-2013 просто
(с 1 мин. 30 сек. до 5 мин. 15 сек., а то, что прежде и потом - это прелюдия и постскриптум для фанатов)
нежная и печальная
по-моему, она могла бы годами не покидать ротацию на половине здешних фм-радиостанций,
если бы группу Фир-Фир-Ленинград кто-нибудь слушал в Москве
(кроме меня)

я эту песню слышу музыкальным ответом на Чёрную шляпу
http://www.youtube.com/watch?v=e5T-skEgfA8
но и более того, конечно

Обелиск мыслителей в Александровском саду, конечно, жальче, чем десять домов Болконского. Обелиск был потусторонний, как, ну, скажем, здание Академии Наук или, там, фильм "Чапаев". И, подобно всему потустороннему, учил нас смертной памяти. А не какому-нибудь разврату, как московский барщинно-оброчный ампир.
Пусть В. С. Кожин уже отправляется скорей умирать на Васильевский остров или, там, на Петроградскую сторону, не знаю, что ему родней.

из Тенишевского архива (материалов Этнографического бюро кн. В. Н. Тенишева)
записи 1899 г.
(пишут народные учителя, и это как Носов коротышек описывал, удивительно совпадает стиль)
"В некоторых деревнях, каковы: Коротово, Попадьино, крестьяне охотники читать. Многие из них в свободное время сидят за книжками. Но не все же читать, захочется повидаться с соседями, перекинуться словом, другим. Такие крестьяне собираются иногда небольшими группами, в состав которых входят лица, интересующиеся книгами однородными. Любители чтения книг с религиозным содержанием составляют одну группу. В другую группу входят те крестьяне, которые любят читать про войны, про походы. К третьей группе принадлежат те, что интересуются далекими странами, путешествиями, особенно сопряженными с опасными приключениями. Собравшись в кучку, крестьяне, само собою, не сейчас же начинают разговор на любую тему, а они прежде потолкуют о том, что их ближе всего касается, а потом, когда ряд близких вопросов исчерпан, начинается разговор о прочитанном. Но половина крестьян и в этих деревнях найдется таких, которые сами книг не читают: одни малограмотны, другие совсем безграмотны, третьи просто не охотники до чтения. Эти крестьяне, например в той же деревне Коротове, собираются вместе. Разговор и таких крестьян нередко носит характер речей, заимствованных из книги. Передается какой-нибудь книжный рассказ, но часто в совершенно искажённом виде".

а дальше уж пошли фактические совпадения с первым томом "Незнайки":
( Collapse )

Медведев, Фетисов, главный нарколог Брюн и депутат Беляков собираются перезапретить продажу алкоголя - не до 18 лет, а до 21.
Как человек, основные объёмы алкоголя в своей жизни приобретший с 16 до 18 лет (в пересчёте на обороты, по крайней мере), даже не знаю, что сказать.
А как алкоголефоб я бы, может, вообще запретил бы его продажу, даже глубоким старикам. Во всяком случае, интересно, что получилось бы.

Но всё-таки никак не могу вообразить себе эту картину: Александр Невский, отправляясь на Ледовое побоище, заходит на Готский двор с намерением выпить пива - ан нет, не продают. Подрастёте, говорят, юноша, тогда приходите. А пока вашему растущему организму этот яд не положен.
Удивительно.